Дженсен был вызван к начальству под самый конец рабочего дня, что не предвещало хороших новостей. Так оно и вышло. Детектив полиции Детройта Стауб отправился на кладбище, чтобы провести санкционированную эксгумацию тела Винсента Отема, умершего по естественным причинам во сне. Эксгумацию было решено провести из-за недавно произошедшего аналогичного случая в том же доме. Гарсия Мендес и Катарина Ганзалес хоть и были отбросами общества, но все еще оставались гражданами США, которых полиции полагалось хранить и защищать. На кладбище детектив Стауб застал четверых подростков, одетых, по словам шефа, "как дьяволовы размалеванные клоуны". У непутевых сатанистов были нож, две лопаты, которые они бросили второпях, а также обезглавленная здоровенная крыса и книга в черно-красной обложке, которую полицейский разглядел лишь мельком. В итоге из обычной эксгумации выплыло потенциальное дело о врачебной ошибке, да еще и к нему паровозом - дело о вандализме на кладбище. Разумеется, Стауб не успел поймать никого из участников "темной мессы", которые наверняка уже вернулись к ничего не подозревающим родителям и ужинают в семейном кругу. Шеф был встревожен - журналисты вмиг раздуют скандал из всего этого, стоит им только добраться до парнишки, которого повезли в больницу. Утренние газеты будут пестреть уничтожающими заголовками, а начальник Департамента по делам полиции как всегда найдет лишь одно решение - разогнать к чертям собачьим провинившихся копов, а может и начальника вместе с ними.
Нужно было первым делом провести разъяснительную беседу с потерпевшим, выведать у него все подробности и попытаться по возможности замять грядущий скандал. Шеф вздохнул, заявив, что Стауб - бесхребетный олух, поручать которому разматывать подобный клубок - только время тратить. Чего с ним давненько не случалось, начальник посулил Келшу премию, хотя мог бы как обычно пригрозить, что в случае отказа попросту уволит детектива за первую провинность или жалобу от задержанных…

В это время Винсента Отема без происшествий доставили в ближайшую больницу, подняли лифтом на третий этаж и разместили в палате. На протяжении всего пути медработники смотрели на него, как на прокаженного и по большей части молчали, лишь изредка интересуясь тем, не стало ли ему хуже. Молоденькая хорошенькая блондинка-медсестра, то краснея, то бледнея протиснулась в палату, прижимая к груди свернутую в рулон синюю больничную пижаму и мягкие тапки того же цвета. Она поздоровалась с новоприбывшим пациентом и оставила свою ношу на краю кровати, тут же спешно упорхнув обратно за дверь - вид человека в замаранном землей костюме приводил ее в ужас.
Приблизительно через пятнадцать минут в палату постучали. Не дожидаясь особого позволения, в помещение вошел невысокий и очень полный человек в не сходящемся на животе безразмерном халате поверх яркой желтой рубашки и серых клетчатых штанов на подтяжках. Ему было уже далеко за пятьдесят. Голова почти полностью облысела, жидкие темные с проседью волосы свисали пониже ушей. Подбородок покрывала куда более густая треугольная бородка. Доктор вытащил из кармана очки и нахлобучил на практически круглый, будто картофельный клубень, нос, увенчанный бородавкой. Светло-серые блеклые глаза оглядели Винсента Отема с головы до ног. Под мышкой у врача был зажат зеленый планшет.
- Так-так-так… Ну, что у нас тут? - Поинтересовался врач гулким баском. –  Значит так, милейший… Я – Гарольд Гольдштейн, я здесь, чтобы разобраться в Вашей маленькой проблеме. Надеюсь, что Вы мне в этом поможете. Кристин, голубка, принеси стул, будь добра. И забери эту ужасную груду тряпья. Не волнуйтесь, мистер Отем, Ваши… вещи будут дожидаться Вашей выписки, тогда мы с радостью Вам их выдадим. Хотя я и не думаю, что Вы будете гореть желанием сохранить их на память… - доктор залился хохотом, хлопнул себя по животу и уронил планшет, который тут же подхватила прибежавшая медсестра. Та самая, которая принесла Отему пижаму. Девушка на этот раз не сводила взгляда с пола. Она установила стул рядом с кроватью, отдала доктору Гольдштейну планшет, кончиками пальцев подцепила грязный похоронный костюм, свалила в картонную коробку и на вытянутых руках понесла вещи прочь из палаты. – Возможно, Вы захотите принять душ… немного позже, как только будут улажены формальности. Сами понимаете, мы ведь даже не можем нормально оформить бумаги – по всем документам Вы официально мертвы. Надеюсь, что сейчас Вам немного лучше. А теперь, милейший, расскажите-ка мне о том, что происходило до того, как Вы умерли… - с улыбкой доброго доктора из детских книжек спросил Гольдштейн, усевшись на стул и приготовившись записывать.

- Доктор Гольдштейн.
Мужчина в халате неодобрительно воззрился поверх очков на журналистов, затем – на полицейских. До него как раз дошло, что звонить в участок бесполезно – силы правопорядка уже прибыли, вот только совсем не с той благородной целью, которую Гольдштейн собирался на них возложить. Спорить в подобной ситуации было бы себе дороже, поэтому Гарольд пошел по легкому пути.
- Бог вам судья, - вздохнул врач, открывая дверь в отделение. – Проходите, но сначала, будьте добры – вытрите ноги.
Журналисты же накинулись с расспросами на оставленного им на растерзание копа, словно на кусок мяса, угодивший в аквариум к голодным пираньям…

Занимая собой большую часть коридора, тучный доктор неторопливо шагал к палате своего нового пациента, то посапывая, то чуть слышно бормоча нечто неразборчивое. Недовольство его было нескрываемым – Гарольд собирался оставить общение с полицией своим коллегам, которые заступят в дневную смену, но не вышло.
Когда до палаты оставалось около пяти шагов, доктор резко остановился и обернулся к полицейскому, барабаня кончиками толстых коротких пальцев
- Мистер Отем многое пережил, - проговорил Гольдштейн тем самым тоном, который всегда применял по отношению к неразумным малолетним внучатам. – Пока не готовы результаты анализов, мы не можем утверждать, что то состояние летаргии, которое привело ко всей этой чертовщине не повторится вновь. Всего несколько вопросов, не больше. Пациенту нужен отдых.
Вернув лицу благодушное выражение классического доктора с рекламы частной и безумно дорогой клиники, Гольдштейн открыл дверь и вошел в палату.
- К Вам, милейший, посетитель… Познакомьтесь, это детектив… - врач сделал короткую паузу, чтобы позволить копу представиться, а затем добавил. – Мистер детектив хочет задать Вам несколько вопросов. Это не займет много времени, режим больницы един для всех. – Гольдштейн многозначительно кивнул и вновь уселся на свой стульчик. Детективу он присесть не предложил, разумно полагая, что тот скорее устанет и уйдет.